Я был на этой войне - Страница 12

— Радист, — обратился я к Клею, — сообщи, что мы подъезжаем, а то шмалять начнут.

Клей затараторил что-то в гарнитуру и потом кивнул мне в знак того, что нас ждут. Говорить, а тем более орать, стараясь перекричать рев двигателей и шум боя, стоящий над городом, не хотелось, да и чувствовалось присутствие убитого боевого товарища. Каждый почему-то ощущал себя виновным, что тот погиб, а с другой стороны понимал, что на месте этого пацана мог лежать и он сам.

Машины сбавили ход, и мы, маневрируя на малой скорости, прошли импровизированный лабиринт из остатков стеновых панелей, обломков кирпича. Из-за каждого поворота на нас смотрел сквозь прицел автомата солдат с запыленным и оттого казавшимся каменным лицом и уставшими от напряжения и хронического недосыпания красными глазами. Узнав нас, они опускали оружие и кто улыбками, кто жестами приветствовали нас. Я догадывался, что уже как среди рядовых, так и среди офицеров заключаются пари — привезу ли я пленного снайпера. Лично я не ставил бы на доставку. Мы так же устало приветствовали часовых.

Еще хорошо, что мы приехали засветло, а то какой-то умник в Министерстве обороны придумал новую систему паролей, холера ему в бок. Если раньше все было понятно и просто, то теперь без десяти классов образования и поллитра не разберешься. К примеру, если раньше был пароль «Саратов», а отзыв «Ленинград», то это и ежу понятно. А сейчас имеются бойцы, которые толком писать и читать не умеют — издержки перестройки. А суть новой системы такова, что на сутки устанавливается пароль цифровой, положим, тринадцать. И вот часовой, завидев силуэт в темноте, кричит: «Стой! Пароль — семь!» А ты должен в уме мгновенно вычесть из тринадцати семь и проорать в темноту: «Ответ — шесть!» А после этого часовой складывает в уме семь и шесть и, получив тринадцать, пропускает тебя, но если кто из вас плохо считает или его мысли путаются, то боец, выполняя Устав гарнизонной и караульной службы, да еще и в боевой обстановке, имеет полное право расстрелять тебя без суда и следствия, и ни один прокурор пальцем не пошевелит, чтобы его посадить. Сам дурак, в школе надо было математику изучать. Ладно, если ты не сильно контужен или оглушен, и боец соображает, а то бывают такие умники, которые кричат дробные или отрицательные числа, вот тут-то и вспомнишь всех родных и близких этого бойца, а заодно поневоле и курс средней школы по математике. Зато какой-то московский засранец получил благодарность, а то, глядишь, и железку на грудь. Эти гады запросто могут такое сотворить.

С этими мыслями мы подъехали к полуразрушенному детскому садику, в котором и размещался командный пункт нашей бригады. Я спрыгнул с БМП, растер замерзшие, затекшие ноги и на несгибающихся ногах пошел к начальнику штаба подполковнику Биличу Александру Александровичу, или, как все его в бригаде звали, Сан Санычу. На ходу я обернулся и крикнул своим бойцам:

— Выгружайте героя, и поаккуратней.

Бойцы понятливо закивали головами.

Билич Сан Саныч был ростом где-то метр семьдесят пять. Волосы не то что белые, а скорее русые. Широк в плечах, в голубых глазах вечные смеющиеся искорки, или, может, так постоянно казалось окружающим? Отличало Сан Саныча от других офицеров бригады то, что по жизни, по натуре своей он был интеллигентом. Поначалу всем казалось, что это наносное, показное, но чем дольше с ним общаешься, тем больше убеждаешься, что нет, это просто в его натуре. Больше всего казалось, что он должен был родиться не в наше сумасшедшее время, а во времена гусаров, балов, дуэлей. Даже сейчас, когда все более-менее устаканилось, мы научились воевать в городских условиях и начали долбить противника, когда война пусть даже очагово, но приняла позиционный характер, подполковник Билич находил время для небольшой утренней зарядки.

По утрам, если удавалось немного поспать ночью, мы выползали из своих углов в подвале и тряслись от холода, потому что зима, пусть даже и на юге, а все равно зима. Воды, как правило, не было, и щетина, отросшая за несколько дней, уже не топорщилась, а укладывалась по лицу. Но, глядя на своего непосредственного командира, невольно подтягиваешься и находишь время и воду для бритья. Хотя многие офицеры, кто из-за суеверия, кто из-за лени, не брились, отпуская бороды и усы. У некоторых это очень даже неплохо выглядело. Вот только командир разведвзвода лейтенант Хлопов Роман, по жизни имевший кожу смуглого оттенка, когда еще и бороду отпустил, стал вылитый чечен. Так во время боев за вокзал свои же бойцы его и обстреляли. Его счастье, что был он в каске и в бронежилете, а то ухлопали бы защитнички. Вот с тех пор и взял Хлопов — мы звали его Хлоп — привычку бриться ежедневно, невзирая на условия и обстановку.

Недели полторы назад, когда они с начальником разведки прорвались на аэропорт «Северный» в ставку командующего объединенными войсками, а на обратном пути напоролись на засаду, гранатометчики в упор расстреляли их БМП. Хлопа убило сразу, а начальника разведки сильно контузило, бойцы с боями двое суток пробирались к своим. Принесли они и полуразорванного Хлопа, и контуженного, почти ничего не слышащего и плохо видящего начальника разведки капитана Степченко Сергея Станиславовича. Как потом рассказывали бойцы, днем отсиживались в подвалах, а по ночам, рискуя нарваться на автоматную очередь и от своих, и от чужих, пробирались к нам. Ночью спали по очереди, иногда подкладывая под голову останки несчастного Хлопа.

Может, после контузии, может, после сидения в подвалах с трупом, но что-то с головой не в порядке стало у Сереги Степченко. Водкой, коньяком, спиртом лечили у него контузию, и зрение и слух потихоньку восстанавливались, а вот тесных, замкнутых помещений не выносит. Так вроде бы ничего, и воюет, и работает, но, бывает, понесет такую несусветную околесицу. Командир бригады полковник Бахель Александр Антонович приказал отстранить Степченко от должности и присматривать, чтобы не натворил чего. Эвакуировать не было возможности, раненые лежали в землянках, вертолеты не могли подлететь. Временно исполнять обязанности начальника разведки стал командир разведроты старший лейтенант Кривошеев Степан. Билич Сан Саныч проявлял заботу о Степченко, и не только о Степченко, а обо всех, кто был рядом. Распорядился, чтобы подготовили представление на бойцов, которые притащили Степченко и останки Хлопа, к званию Героев России. Но все эти бумаги хранились пока в передвижном сейфе начальника штаба бригады.