Я был на этой войне - Страница 121

121

Дни и ночи слились воедино. Постоянно кто-то воевал. Я и сам придерживался такого же графика — атака или сдерживание контратаки. Однажды духам удалось нас отбросить на пару этажей вниз, примерно с десятого этажа на седьмой. Пришлось хорошенько их встряхнуть. С потерями отбили свою территорию. Так вот. Полдня воюешь, а затем, когда заканчиваются боеприпасы, спускаешься на пару этажей вниз. Там уже горят костры, и горячая каша с тушенкой ждет тебя. Кто-то постоянно поддерживал огонь, готовил пищу, наливал полстакана разведенного спирта, подтаскивал патроны, боеприпасы, сигареты. Если это были тыловики, то спасибо им за эту заботу. Никто не спрашивал тебя, кто ты, из какой части, офицер или солдат, все просто подходили, садились, ели, курили, отходили в сторону, освобождая место другим. Несколько часов сна, потом просыпаешься от холода, снова легкий завтрак — и наверх, отталкиваешь кого-нибудь и воюешь. Все отработано до мелочей. Мозг от усталости и избытка впечатлений уже не работает, сознание выключено. Перестал уже считать, какой этаж взяли, на каком этаже воюем. Был момент, когда взяли одну лестницу и пробились сразу на следующий этаж. Казалось, что уже полжизни прошло, а мы все так же возимся в этом проклятом всеми здании.

Чем выше мы забирались наверх, тем больше войск скапливалось во Дворце. Было такое впечатление, что вся группировка прибыла для штурма нового рейхстага. Появилось много свежих лиц. Здесь был и спецназ всех мастей и рангов: ГРУ, ФСК, МВД, СОБР, ОМОН. А уж прочих войск — без счета. Генералов было также как грязи. Где же вы были, уроды, когда мы здесь на площади окапывались? Тьфу! Стервятники поганые! Мародеры! Журналистов всех мастей и рангов тоже немало. Простую «махру» к ним не пускали. А вот вновь прибывших, у которых еще пионерские костры в заднице горят ясным пламенем, тех вперед, к телекамерам, на голубые экраны. Вот они-то тебе, читатель, и вешали лапшу на уши в программе новостей. После плотного ужина с пивом. Короче. Не буду тебя утомлять. Взяли мы этот рейхстаг. И кто-то водрузил на нем красное знамя победы. Правда, через пару дней его заменили Российским флагом. Ну, это уже не принципиально. Может, для московских генералов и их прихлебателей из Ханкалы это имело жизненно важное значение, а для сибирской «махры» — нет.

Буталов бегал по этажам и собирал нас. Когда осталась уже пара-тройка этажей, то решили «негров», то есть нас, отвести. А штурм десерта оставить элите московской. Почему-то все дружно положили на Буталова и сами продолжили штурм. А всех красивых и расписных в новом американском и турецком камуфляже послали в первопрестольную. И расписались мы на Новом Рейхстаге. Много было добрых слов о наших погибших товарищах, о раненых. Немало было и брани. Досталось всем, и Верховному Главнокомандующему, и его бывшему подчиненному Дудаеву. Министр обороны также не остался без нашего внимания. Буталову был отдельный письменный привет.

Дудаева и его ближайших сподвижников не было в этом здании. Наверное, раньше вышли. Из боевиков, кто оборонял эту цитадель, никто не выжил. По крайней мере, по моим данным. Пленных также не было. Не было настроения у наших солдат брать в плен даже тех, кто сдавался. Некоторые прыгнули с многометровой высоты вниз, некоторые с многочисленными огнестрельными и ножевыми ранениями висели на кусках электрического провода. Слишком свежи были воспоминания о тех наших товарищах, которых духи использовали как живой щит.

Когда вышли из Дворца, начали подсчитывать потери нашей бригады. Толком никто не мог доложить, где его люди и сколько у него всего личного состава. Бардак полнейший. Постепенно картина прояснилась. Непосредственно в здании погибли пятнадцать человек и семнадцать были ранены. Трое из отправленных на «Северный» для эвакуации сбежали и теперь прятались в подразделениях, путая всю отчетность. Доктора их обследовали и с матами пинками загнали на ближайший транспорт до аэропорта. У одного начинался перитонит, а у других — нагноение ран.

Перитонит — чертовски неприятная вещь, это когда рвется какая-то полость (желудок, желчный пузырь) и кишки обливает собственной кислотой, или когда огнестрельное ранение в живот начинает нагнаиваться. Разлагаешься заживо. Шансов выжить очень мало. И вот такой боец или от отчаяния, или от жажды мести рвется в бой. Остальные двое также ничуть не лучше. На фронте каждый становится немножко медиком. Им грозит ампутация конечностей, а они идут в бой. Конечности им ампутируют в любом случае — раздроблены кости. А они идут и воюют, как здоровые. Таким людям надо памятники при жизни ставить. Где они, что с ними стало впоследствии, я не знаю.

Все были на подъеме, теперь казалось всем, что стоит только чуть поднажать, и враг побежит. Но начались какие-то непонятные переговоры со старейшинами. О чем разговаривать с этими духами? Так нет, руководство ставки и московские тузы о чем-то шепчутся, войска стоят и жуют сопли. Духи тем временем перегруппируются, подтянут свежие силы, залечат раны, оправятся от первого шока поражения, их муллы проведут очередную пропаганду среди своих соплеменников, и вновь «священная война» — газават — вспыхнет с новой силой. А мы пока будем стоять в городе. Свежих сил нам никто не даст, вооружение и технику новую не подтянут. Так на кого работает в данном случае Москва? Не знаешь, читатель? Я тоже не знаю, и никому у нас в бригаде это тоже не было понятно. Получалось, что Москва воюет понарошку, выигрывая время для духов бессмысленными переговорами.

Если бы не настоящие похоронки и неубранные до сих пор трупы на улицах, то это было бы очень смешно. Смешно, если бы не так страшно. Неужели купили всех тех, кто руководит из Москвы боевыми действиями в Чечне? Ход и порядок событий показывали, что это так. Как бы мне хотелось, чтобы я заблуждался на этот счет! Но ежеминутно возникали вопросы в голове, а ответа на них я не находил. С подобными же вопросами ко мне обращались и офицеры, и солдаты, я отшучивался и посылал всех на хрен. На душе было тяжело. С Юрой мы постоянно обсасывали эту тему. Нет ответов. Серая погода, разрушенные здания, громадные потери, неубранные трупы на улицах, бесперспективность самой войны, когда победа пиррова, а свои же командиры из столицы даже ее превращают в поражение, все это еще больше портило настроение, подрывало и так неустойчивую веру в Верховного Главнокомандующего и его окружение. Было ощущение, что нас здесь всех предали, продали, жертвы напрасны. Все не имеет абсолютно никакого смысла.

121