Я был на этой войне - Страница 128

128

Штаб бригады разместили на дворе бывшей МТС. Два атрдивизиона севернее села, третий батальон — восточнее села, он и прикрывал дорогу, по которой мы приехали. Первый и второй батальоны на западной окраине. Инженерно-саперный — с западной стороны, в непосредственной близости от бывшей зверофермы. Медрота, материально-технический и ремонтно-восстановительный рядом. Там же находилось и местное кладбище. Высокие прямоугольные плиты из светлого камня, испещренные арабской вязью. В деревне находилась школа, мечеть. До прихода Дудаева это село почти полностью было русским, но потом их отсюда просто выдавили, многих убили. Вот и осталось всего не более десяти домов, да и то старики и старухи.

Мы с Юрой поставили свой автомобиль рядом с автомобилем Сереги Казарцева. Надо было знакомиться с окружавшей нас местностью. Охрану КП бригады несли разведчики и связисты.

Собрались мы с Юрой, взяли начальника разведки Серегу Казарцева и отправились смотреть, как устроились подразделения, а заодно и что собой представляет сама деревня. Асфальт лежал только на центральной улице Ленина, на остальных не было. Много было домов новой постройки. Не просто дома, шикарнейшие особняки. Нам в Сибири и не снилась такая роскошь. На всем лежал отпечаток Востока. Даже ворота были выкрашены в зеленый цвет различных оттенков. Местные жители старались нам не показываться на глаза, прятались по домам. Проезжая мимо какого-то сарая, мы увидели старушку, которая левой рукой вытирала слезы, а правой крестилась, глядя на нас. Мимо нее мы не могли проехать. Остановились. Спрыгнули, подошли к ней. Она зарыдала еще громче, во весь голос, раскрывая беззубый рот. Морщинистое лицо и вовсе сморщилось. Мы не понимали, в чем дело. Когда подошли ближе, она повалилась на колени, бросилась к разведчику и обняла его ноги. Мы оторопели. Стали поднимать бабушку, а она еще сильней вцепилась в ноги и кричала:

— Родные мои! Пришли! Спасибо, Господи, что позволил дожить! Родненькие мои! Спасибо!

— Бабушка! Вы что?! Прекратите! Встаньте.

Кое-как мы оторвали старушку от бойца, поставили ее на ноги и начали расспрашивать:

— Бабушка, где вы живете?

— А вот, родненькие, здесь, — она показала на сарай, в котором не было и окон. — Раньше дом был, но выгнали меня оттуда, и вот сюда поселили.

— Как выгнали? — спросили мы в недоумении.

— Пришли и сказали, чтобы я убиралась из дома, а то убьют.

— Кто сказал?! — в жилах закипела кровь. — Где твой дом?

— Ничего не надо, миленькие, а то убьют. Хоть перед смертью на своих посмотреть.

Мы вошли в сарай, который бабушка называла своим домом. Раньше там держали скотину. Старая продавленная койка, заваленная каким-то тряпьем, рядом стол; бочка, обмазанная глиной, была вместо печки. Было видно, что, несмотря на всю эту убогость, здесь периодически подметают, убирают. Мы посадили старушку на кровать. Хотели ей дать воды, чтобы успокоить. Но не было воды в этом помещении.

— Бабушка, вода у тебя есть?

— Нет, сынки, нет. Раньше соседи-чечены, дай Бог им здоровья, приносили, а сейчас вот уже три дня не приходят.

— А кушать у тебя есть?

— Нет, родные, нет.

— А ну, быстро все, что есть в машинах, сюда, — Казарцев приказал бойцам, что стояли рядом.

Те быстро убежали и вернулись с консервами. Нашли чистое ведро и вылили туда всю воду из фляжек. Когда бабушка увидела все это, она вновь повалилась на пол и пыталась целовать наши ботинки. В горле у меня встал комок, на глаза навернулись слезы. Четыре года издевались над этой бабушкой, над всеми русскими в этой деревне, многие просто пропали без вести. Кулаки сжимались от злости. Бабушку вновь удалось поднять и усадить на кровать. Она заголосила:

— Только не уходите, миленькие!

— Да нет, бабушка, вас теперь никто не тронет.

— Только вы уйдете из деревни, они нас тут всех убьют. Увезите меня куда угодно, только увезите!

— Никуда мы не уйдем, останемся здесь, и всем скажем, чтобы не смели вас трогать.

— Точно, бабушка, голову оторвем всякому, кто посмеет только посмотреть косо в вашу сторону.

— А в деревне много еще русских?

— Нет. Мало.

И бабушка перечислила адреса русских семей. Одни старики и старухи, которым некуда было ехать. Никто их не ждал. России было глубоко наплевать на их горе и на страдания, которые они пережили за это время. Похоже, что и сейчас никто не собирался их эвакуировать из этой Чечни. Прокляты и забыты, как все в России.

Сдерживая рвущиеся из груди всхлипы, стиснув до хруста в скулах зубы, вышел на улицу. Достал пачку сигарет. Руки дрожали. Прикурил и хотел уже отбросить спичку. Но тут Юра подошел и так же молча прикурил у меня. Некоторое время мы курили. Вот комок понемногу растаял.

— Как тебе, Юра, все это блядство?

— Полный звиздец! Сейчас вернемся на КП, найду местного председателя, и пусть эта собака всех русских обратно переселит в их дома. Пусть только попробует вякнуть. На первом фонарном столбе повешу собственной рукой, — судя по выражению его лица, он не шутил.

— Ты представляешь, Юра, что пришлось этим людям здесь пережить, в то время когда московские ублюдки перекачивали нефть. Хрен с ним, пусть воруют! Если у нас такая власть и такое государство, что воровство — национальный вид спорта. Но почему своих соплеменников забывают?

— Они, Слава, в странах бывшего Союза оставили двадцать миллионов русских, а тут какие-то старики. Кого это волнует?! Сволочи!

— Поехали. Надо найти местного председателя, а то выберу сейчас самый красивый дом и поселю туда эту бабушку. Блядь, это же надо воевать со старухами и стариками. Что за народ! Ну, сейчас мы наведем здесь порядок. Умоются они у меня кровью.

128