Я был на этой войне - Страница 25

Мы наблюдали, как наш комбриг разговаривал с комбатом десантников. Конечно, ничего не слышно, но по жестикуляции, которая применялась в беседах офицеров, всем стало ясно, кто кого куда послал и что посланный ответил. Я и окружающие бойцы дружно заржали, когда этот диалог закончился. Но никто не посмел сделать оскорбляющий жест в сторону десантников или что-то крикнуть. Все понимали, у них тоже есть раненые, — но вывози их сам. Мы все в душе немножко хитрые, как евреи, и любим решать свои проблемы за чужой счет, но не такие же принципиальные вопросы.

И вот закончился участок ответственности десантников, теперь кварталов десять придется ехать по территории, за которую пока отвечают духи, они же и контролируют ее. Ладно, суки, вывезем раненых и с вами разберемся. Не отвлекаться. Поднимаю руку вверх, и солдаты, видя мой жест, начинают внимательно следить за окружающими руинами. Говорить, орать, командовать на машине не хочется, да и бессмысленно — грохот, копоть и пыль от впереди идущих машин такая, что тебя не слышно, и рот, если неосторожно откроешь, забьется такой гадостью, что плеваться и отхаркивать будешь долго. И еще один момент. При езде БМП раскачивает и подбрасывает, а если рот открыт, то можешь либо зубы раздробить, либо язык откусить себе. Ходит такая солдатская байка, что какой-то боец, но не в нашей части, — у нас, конечно, таких дебилов нет, — откусил себе кончик языка вот таким образом. Врачи пришили, а его, балбеса, комиссовали. За свою службу я таких баек наслушался, что хоть роман пиши. Особенно мне нравится то, что в нашей части, по рассказам солдат, такого не происходит, а вот у соседей — у них постоянный бардак, и поэтому всяких чудаков хватает. Впрочем, соседи о нас такого же мнения.

Боец, сидящий справа от меня, что-то кричит, показывает пальцем на верхний этаж уцелевшего здания и стреляет в этом направлении. Рефлексы работают мгновенно. Автомат сделал пару очередей, прежде чем я осознанно остановился и внимательно посмотрел по направлению стрельбы. На подоконнике лежит бинокль, и в тот же момент, от выстрела разлетаясь вдребезги, он падает внутрь здания. Если хочешь выжить, сначала стреляешь, а потом уже смотришь и думаешь. Эту заповедь усваиваешь после первого боя. Я кричу и машу рукой, чтобы прекратили огонь. Постепенно огонь стихает на нет. Я не осуждаю бойца. В нашем деле лучше перебдеть, чем недобдеть.

Машины, не снижая скорости, мчатся дальше. Разведка докладывает, что опять вступили в бой. Теперь обложили с трех сторон. Разведка ждет подхода основных сил, сама справиться не может. Командир вызвал на подмогу соседей, чтобы с тыла ударили по духам, а сами на всех парах понеслись выручать нашу разведку.

Последние машины оставили чуть позади, чтобы в случае нападения с тыла не попасть в глухую западню. При приближении к перекрестку, где разведка повернула, оказалось, что улица завалена кирпичом, две соседние, как уже успели проверить, также были заблокированы, поэтому или пробиваться, или отступать. При отступлении также не было уверенности, что не попадем в ловушку. Командир принял решение: на прорыв. Я был с ним полностью согласен, Рыжов тоже поддержал.

Кто мог держать оружие, спрыгнули с машин, и они откатились назад, поддерживая нас огнем. Сначала решили выдавить противника вглубь квартала, а затем уже под огнем попытаться разобрать завал. Спрятавшись за кучами мусора, начали отстреливаться. Огонь велся интенсивно как с одной стороны, так и с другой. Неподалеку раздался взрыв — останки разорванного бойца поднялись в воздух и с глухим стуком упали метрах в пяти от меня. Через несколько секунд таким же страшным образом погиб еще один. В пылу боя некогда было рассматривать, кто это был. Рядом со вторым погибшим трое бойцов катались по асфальту, крича от боли, зажимая раны на своих телах. Их бушлаты прямо на глазах пропитывались кровью. Вначале все полагали, что из подствольника их убили и ранили. Но когда третий солдат, сдвинув кирпич, заметил гранату Ф-1, лежавшую под грудой щебня, без кольца, то все стало на свои места.

Грамотные, сволочи, ничего не скажешь, и в таланте им не отказать. Умно выбрали место засады, рассчитали, что мы заляжем и примем встречный бой, а место нашего лежания, навязанное ими же, они заминировали гранатами. В бою поневоле приходится постоянно перемещаться, кувыркаться, падать, прятаться за битым бетоном, кирпичом, щебнем, а там «милые» игрушки — гранаты Ф-1 без кольца. Сдвигаешь кирпич, предохранительный рычаг отлетает, и через шесть секунд, пожалуйста, взрыв. Разлет осколков этой «премилой» вещицы двести метров. Ни одна мина не дает такого результата.

И вот мы, отстреливаясь, встали перед дилеммой — либо отступать назад, либо попытаться контратакой выбить духов из окрестных заданий. Веселая перспектива. Соседи сообщили, что спешат на помощь и что вызвали авиацию. Вот кого не надо сюда, так это наших летчиков. У солдата на войне много врагов, но один из самых первых — это собственная авиация. Попадет она по противнику или нет, это еще вопрос, но закидать бомбами собственные позиции — это уж наверняка. Поэтому и попросили подкрепление, спешащее нам на помощь, чтобы отозвали «небесных помощников». Один хрен, все дело загубят. По цепочке передали, чтобы готовились идти на штурм. Нашим «коробочкам» дали указание открыть максимальный огонь и вести его в течение десяти минут, а затем заглохнуть и ждать дальнейших указаний.

У каждого солдата и офицера на войне имеется индивидуальная аптечка, в которую входит обычный набор медицинских препаратов. Это и обезболивающее и одновременно противошоковое средство — омнопон, промедол. Противорвотное, таблетки, смягчающие действие радиации, химического отравления, есть и для обеззараживания воды — кинь ее в любую лужу, кроме морской воды, побурлит, осадок сядет на дно, а ты пей. Вонючая, правда, хлоркой несет, но зато никакой заразы там уже нет.